Место отсчета - Страница 65

— Успокойся, в городе осталось не меньше полусотни лодок, способных летать. Будет тебе чем заняться в ближайшие недели. Я еще тебе записки от начальства начну привозить с требованием ускорить процесс.

— Что же ты раньше молчал? Где они?

— Основная часть, кажется, на стадионе. Советую также заглянуть на рынок. Да, будь осторожен, в городе все ищут предателей, не попадись под горячую руку.

— А ты разве не со мной? — удивился Ким. Он искренне не понимал, как можно заниматься чем-то еще, а не тем, что способно было подниматься в воздух.

Раненых уже вынесли из ангара. Достальский помахал рукой:

— Гринев, сопроводи команду. Заодно и своих проведаешь.

Достальский был прав, именно этим Ростик и собирался заняться.

— Иду! — отозвался он.

— Слушай, Ростик, подожди, я техников захвачу с собой. Пусть посмотрят, что к чему. Заодно и от рассерженных толп спасешь, тебе ведь все поверят, что мы... — лукавое лицо Кима расплылось в хитренькой улыбке, — не «шпиены» засланные.

— Давай, заодно и нести раненых поможете. Только быстро.

— Я мигом, — кивнул Ким и полетел к ангару. Уже на ходу он выкрикнул: — Не забудьте выставить у тех ангаров охрану, в них полно топлива для лодок.

Ростик кивнул и впервые с самых детских лет прикинул рост Кима. Рост был в самый раз, на пилотском кресле лодок губисков ему было бы удобно, как будто под него их и строили.

32

Раненых несли долго, часто меняясь, даже немного переругиваясь. Ростик чувствовал себя ужасно, но тоже пытался нести, пока кто-то не похлопал его по плечу, отставляя от этого дела окончательно. Он чуть было не вспылил, совсем не по-командирски, а как мальчишка, которого выгоняют из взрослой игры, но получил убедительный совет:

— У меня бы от твоих железок грыжа давно открылась, а ты еще и за носилки хватаешься.

Что это значило, Ростик так и не разобрал. Но, похохатывая, ребята больше не передавали ему рукоятки носилок, и он, пару раз получив от ворот поворот, вовсе отошел в сторону.

Потом он сделал небольшой крюк с Кимом и его техниками, чтобы охрана на стадионе чего не подумала. Но как Ростик ни спешил, догнать после этого носильщиков с ранеными у него не получилось. Уж очень те бодро перли вперед, как индейцы, которые считали, что нести груз лучше всего бегом — не так долго оттягиваешь плечи и руки.

Первое, что он увидел, войдя во двор горбольницы, была мама. Как главврач «Скорой», она крутилась между поступающими ранеными и отдавала приказания почти десятку сестер, собранных, как понял Ростик, из разных отделений. Увидев сына, она остановилась, провела рукой по груди, словно усмиряя сердце, и подошла к нему. Прижала его голову к себе, хотя это и не очень получилось, потому что мешали доспехи.

— Живой, только... — Она еще раз посмотрела на него, прищурившись, как когда-то посматривала на отца. — Серый, плохо выглядишь. Сердечко, часом, не болит?

— Мне бы... вымыться. Почти две недели эти железки не снимал.

— Оно и видно. Часом, пурпурных не своим амбре отпугивал?

— А ты знаешь?

— Я много знаю, все раненые, что поступали к нам, только о ваших делах и повествовали. Кстати, — она нахмурилась, — я раза три получала достоверные сведения, что тебя куда-то там зацепило?

Ростик отмахнулся, еще раз поцеловал ее в мягкий, чуть сморщенный лоб.

— Все вранье.

Тут-то она и увидела пулю, застрявшую в кирасе. Поковыряла ее докторским пальцем, сухим, сморщенным от постоянного мытья, без малейших признаков маникюра.

— А это что?

— Ну, так — на счастье. Чтобы больше в меня не попадало.

— А в другие телесные части?.. — Она провела рукой по лбу, убирая волосы под шапочку. — Ладно, сама вижу — раз пререкаешься, значит, все в порядке. Даже эта железяка, как оказалось, бывает полезна. У наших меньше работы, и больше коек останется под настоящих раненых.

Ростик огляделся. Во дворе было отнюдь не шумно, всех, должно быть, уже рассортировали. Иные сестры вообще куда-то удалились, война с губисками, кажется, закончилась.

— Кстати, вы все время работали? Как себя губиски вели, ничего серьезного?

Мама внимательно посмотрела на Ростика и чуть выше подняла голову, словно ставила диагноз.

— Как оказалось, у них табу на всех, одетых в белое. Конечно, может, они другим были заняты, но... Ни одну сестру не обидели и никаким нашим работам не препятствовали.

— Ну да. А на аэродроме целый ров заложников расстрелянных...

Мама медленно потерла лоб, только теперь стало ясно, как она устала. Но усталость эта была настолько привычной, что, кажется, стала частью ее облика, частью выражения лица.

— Наши там стреляли, их идея. А губиски, как все почему-то называют пурпурных, в этом не виноваты. Я знаю даже два случая, когда они пытались воспрепятствовать этой затее... Особенно позавчера, когда о тебе еще ни слуху ни духу не было.

— Они тебе нравятся, да? Они кажутся тебе милыми, благородными врагами... Я уже слышал это от Пестеля, пока его панцирные шакалы чуть на кусочки не разорвали.

— Пурпурные — враги, безусловно. Но не обвиняй понапрасну. Если позволишь так себя задуривать, то и со своими не поймешь, что правильно, а что...

— Мама, они пираты, разбойники, бандиты. Они пролили не меньше крови, чем саранча!

— Тем более, если они так опасны, нужно очень точно знать, с кем воюешь и чего от них ждать. Иначе вообще не способен будешь сообразить, что делаешь.

— Что делаю? Да просто ловлю их на мушку и жму на гашетку.

— Да, для рядового звучит неплохо. И я бы тебя даже одобрила, если бы ты не вздумал вдруг командовать батальоном или, как это у вас называется... Я вот что хочу сказать. Офицеру, а роль у тебя уже офицерская, хотя и преждевременно по-моему, просто и бездумно давить на гашетку — не положено.